Древности | История
Письмо доктора Маккензи
Английский врач-эпидемиолог Мелвилл Маккензи в 1922-1923 годах, в общей сложности 16 месяцев, работал по приглашению Советского правительства в Самарской губернии, где ему пришлось бороться с эпидемиями малярии и холеры. В августе 1922 года он на несколько дней выехал по делам в Финляндию, и оттуда перед самым возвращением в Россию отправил письмо родным. Отрывки из него приводятся ниже.
«Гельсингфорс, Финляндия
Воскресенье, 13 августа 1922
Дорогие мои мама и Кеннет [брат доктора Маккензи].
Вот я и вне России. Это письмо — первое неотцензурированное письмо, которое, я уверен, дойдёт до вас. ... Я сегодня вечером отправляюсь обратно в Россию. ...
Между нами говоря, Россия неописуема. Высшая степень бедности, грязь, кругом болезни, всё становится только хуже, ничего не работает, и — кругом убожество. Никогда не мог себе представить страны вроде этой. Люди там очень обаятельные: по-детски простодушные крестьяне, степи и леса красивые, но всё остальное — воплощение грязного убожества. Всё в дефиците: нет транспорта, нет еды, буквально ничего нету. ...Это наблюдается повсюду. Практически все одеты в какие-то лохмотья или засаленные зипуны, никто не решается выглядеть чистым и ухоженным во избежание навешивания клейма «буржуй». Ужас голода, болезней и внезапной смерти буквально ощущается повсюду, довлеет над каждым, и потому всякий подавлен печалью и страхом. Невозможно описать чувство, которое ты ощущаешь при возвращении в нормальную, цивилизованную страну... И дело не в том, что всякий ощущает себя там в опасности, нет. Но что на меня производит самое сильное впечатление, так это скудость во всём и повсюду, неописуемая грязь везде, и тот факт, что ты нигде не увидишь прилично одетого человека. Интеллигенции не осталось. Повсюду лишь крестьяне и рабочие, причём не самые высокоинтеллектаульные типы. Смерть как будто не имеет большого значения, и так называемые больницы — это неописуемые грязные дыры, со старухами, которые присматривают за несчастными пациентами. Часто можно обнаружить мёртвых детей, двоих или троих в палате. При этом отвечающая за палату тётка даже и не в курсе, что кто-то там помер, и трупик лежит в той же кровати, в которой находятся другие ребятишки, и это дети позовут её, и скажут, что тут один помер. ...
Всякое дело требует неимоверных усилий. Убийственная «теория кисмета», предопределённости, превалирует повсюду, и ни у кого, кажется, нет сил что-то делать, или закончить начатое. Урожай в этом году в уезде опять не удался, да и посадили-то немного. Лето было очень жарким, дождей мало, и лишь стаи саранчи закрывали небо. Очевидно такое случается часто: два плохих года идут один за другим. Власти говорят нам, что если мы не сможем кормить людей этой зимой, то дела будут обстоять ещё хуже, чем год назад. А ещё и в Украине ужасный голод, там умирают тысячи и тысячи. Отмечается тревожный рост заболеваний холерой и тифом в городах, в каждом большом городе от 300 до 400 жертв в день. Не знаю, наверно нам придётся здесь долго работать. Похожая ситуация на черноморском побережье, в Крыму и в Западной Сибири (Челябинская губерния), и, конечно, в наших краях.
За нами постоянно следят советские соглядатаи, следят за тем, что мы делаем, подслушивают, о чём говорим. Часто наших работников, которые пересекают границу, покидая страну, раздевают донага и прощупывают буквально всё: обувь, нижнее бельё, абсолютно всё. Наши личные письма читаются, власти конфискуют наши записные книжки, и т. п. Многие из писем, адресованных мне, просматриваются до того, как я их получаю. В общем, не всё так просто. Нам очень сложно чего-либо добиваться, помогают и наш такт, и лесть, и угрозы. Добились мы очень многого, но, если посмотреть на вещи шире — это ведь жуткая катастрофа. Люди, что работают в Советах, там есть, конечно, и идеалисты, но многие из них — чистой воды жульё и мошенники.
Я отправляю это письмо по почте, но не буду подписывать. Понятное дело, что вы должны быть очень аккуратны в том, кому вы даёте почитать его или пересказываете его содержание. Конечно, не следует его публиковать или пересылать друзьям — не надо этого делать, ну разве только если одному-двум из тех, кому мы доверяем... Я бы на вашем месте вообще не стал бы его показывать никому, так что вы лучше перескажите им то, что сочтёте нужным. Оставляю это на ваше усмотрение, но помните, что речь идёт о безопасности. Советская разведка очень уверенно себя чувствует в Англии, и если всё сказанное мной достигнет их ушей, то я довольно скоро об этом узнаю. ...
Я проявляю максимальную осторожность. Я даже больше опасаюсь политических неприятностей, чем заразного тифа, потому что тут так трудно что-то делать без того, чтобы не оказаться вовлечённым в политику. Кажется, что местные власти прилагают все усилия для того, чтобы ты был либо с Советами, либо против них, а ведь, как вы знаете, мы приехали кормить людей, уберечь их от болезней, и держаться подальше от их политики. У нас нет никакой позиции, и мы делаем всё для того, чтобы не оказаться вовлечёнными в политику, но это в высшей степени нелёгкая задача.
Не могу сказать про будущее, — что же будет с Россией, что ждёт эту страну? ...
Ситуация, конечно, неважная, но она — сумма всех проблем, имеющихся теперь в России. ...
Что здесь удручает — ситуация с религией. Как вам, наверно, известно, взаимоотношения между Советами и Православной церковью очень ожесточённые, в стране официально царит атеизм. Крестьяне не уйдут от веры, а для меня одной из самых серьёзных отличительных черт России является её отречение от любой религии и веры, сопровождаемое зачастую нападками, достойными сожаления, полными богохульства. Этими действиями они нивелируют все свои высокие думы и высокие идеалы. Это сползание на уровень животных. Христианство было полностью и официально низвергнуто здесь по той причине, что Православная церковь имела сильную политическую власть. И тем не менее, невзирая на опасность для каждого в отдельности, в церквях полно народу, на церковную службу приходят даже красноармейцы. Но официально все религиозные философствования, искусство, живопись и пр. — всё это в полном неприятии. ...
Уже этим вечером я окажусь за занавесом, въехав в Россию, и опять вам придётся читать между строк, если вы хотите узнать, какова ситуация в России. Я люблю этот народ, мне особенно жалко детишек, и я чувствую, что до нынешней ситуации довело правительство, в высшей степени ни на что не способное; в этом причина всех бед, а не в дефиците и нехватке чего-то. Да, на высоких постах есть авантюристы и жулики, и вся страна погрязла во взяточничестве и коррупции в самой отвратительной форме, всё прогнило.
Шлю вам свою любовь. Вчера отправил вам телеграмму с наилучшими пожеланиями счастья в вашем новом доме. Был бы рад увидеть фотографии, когда они будут готовы. Табак мне пока можно не посылать, — дам знать, когда он потребуется вновь.
Ваш — (неразборчиво)»