Poeta e ensaísta português, Fernando Guimarães nascido a 3 de fevereiro de 1928, no Porto ― Португальский поэт и эссеист Фернанду Гимарайнш родился 3 февраля 1928 года в Порту

A poesia é também uma forma de conhecimento. Que espécie de conhecimento? É um conhecimento que nos é dado, não pela razão matemática, pela coerência lógica (uma na ciência, outra na filosofia), mas por um processo que é da própria imaginação, que encontra na linguagem as possibilidades de realizar esse conhecimento imaginativo. A poesia é, portanto, um conhecimento, mas não é um conhecimento absoluto. É um conhecimento diferente da ciência (que não utiliza a imaginação) e da filosofia (que foge da imaginação). Ela procura e vai encontrá-lo no uso da própria linguagem. Porquê? Porque a linguagem possibilita essa difusão significativa, a tal difusão que os linguistas chamavam “polissemia”, a multiplicidade de sentidos.
Entrevista na Gazeta Literária, Verão/Outono 2018, n.º 3.

ANNA AKHMÁTOVA

Estou agora sozinha. A noite pronuncia os nomes necessários.
Havia outrora alguém que deixava cair sobre os meus ombros
a areia rugosa. Dissera mesmo, com um sorriso: "Os teus
ombros de clepsidra..." E eu sentia esse rumor límpido, que levava
as pessoas a fitarem-se durante instantes, com uma suspeita
inesperada; uma espécie de veneno, digo-vos. O olhar
pousado neste espelho imobiliza-se; os dedos que teceram
os dourados ícones esperam ainda. Ficou à minha volta
apenas um ligeiro odor de tabaco, porque há muito as conversas
esmoreceram. Recomeço o maquillage e sei como os dedos
perseguem um corpo frágil e destruído; ao tocarem
com cuidado as sobrancelhas ainda poderão erguer esse pó azul
que as transforma numa espécie de versos, quando Tomachevski
nos vinha explicar: "a rima é a forma canonizada, métrica
da eufonia." E sinto ainda esse rumor triste, que ficou perdido
entre as vozes ciciadas, agora tornadas cúmplices. Uma mulher
aparecera com uma ave destruída nas mãos; o ar ficou
iluminado e sabíamos que ela pensava ainda num voo
que se tornara impossível. Foi assim que pude ver à minha volta
esta renda que chegava da idade, o tremor límpido que percorria
os braços, o contorno apenas adivinhado das veias. Sabia
que devagar começara o tempo a envolver-me; atravessei
um jardim e olhei as pegadas deixadas há muito nos caminhos. Pensei
nos bolbos, nas escamas da terra. Junto às portas entreabertas podia ver-se
alguns sinais que não sabia interpretar: talvez as sementes que nasciam
da própria casa, e sozinha escutava o rumor que atravessava estes corredores
vegetais. Tornava-se maior a minha sombra
em cada quarto, um pouco inclinada para os móveis abandonados onde ficou um pano
estendido como se esquecêssemos o seu peso. Recebo daqueles que amei
a luz; assim me inclino um pouco sobre esta mesa e inicio
uma leitura morosa, paciente. Por vezes, em qualquer recanto, escuto ainda o grito
agudo dos que se suicidaram e reparo num vestígio de sangue
nas suas têmporas: como um fio vermelho que marca as páginas
de um livro. – Ficou caída sobre os joelhos esta manta cujas pregas
componho devagar; atravessada pelo frio húmido, desce até ao soalho que cuidadosamente
enceraram. Quase em surdina, alguém ao meu lado disse: "Espero a noite
e os cavalos que a seduzem." A noite... É nela que irei procurar os limites
silenciosos destas paredes a que me acolhi; a sombra e a luz confundem-se
sobre os meus cabelos que sempre gostei de ter um pouco curtos. Reparo
nos favos da casa; há uma janela próxima que estremece
quando as folhas a vêm tocar, e principio a escrever ali as palavras que ficaram esquecidas.
Era assim que começava um poema ? Tornaram-se mais cansados os gestos. Apenas sei
que caminho ao encontro dos companheiros que nunca pude esquecer, e agora
os meus passos são de água.

Casa: o Seu Desenho (1985)

АННА АХМАТОВА

Я одна. Ночь называет нужные имена.
Однажды некто осыпал крупным песком
мои плечи… Кто-то с улыбкой сказал: «Ваши плечи подобны
песочным часам…» И я услышала ясный шорох от коего
люди стали глядеть друг на друга с внезапным
подозрением: это, я вам скажу, вроде яда. Мои глаза
покоятся в зеркале; пальцы, вышивавшие прежде
золотые иконы, всё ждут. Лишь легкий табачный
запах окутывает меня, ибо голоса смолкли
давно. Я опять начинаю свой макияж, зная, как мои пальцы
занимаются бренным, разбитым телом; прикасаясь
осторожно к бровям, они еще могут нанести голубые тени,
превращая их в нечто вроде стихов, когда Томашевский
нам объяснял: «Рифма — это каноничная форма, просодия
благозвучия». И я всё еще слышу печальный шорох, затерянный
среди шепота наших сообщников. Женщина
появилась с раненой птицей в руках; воздух
озарился светом — и мы узнали, что птица еще грезила полетом,
уже несбыточным. Вот как смогла почувствовать я
и старческую немощь, и дрожь в руках,
и проступающие вены. Я узнала,
что время медленно стало меня поглощать; я прошла
по саду и заметила растоптанные кем-то листья; я подумала
о комьях и шелухе, что лежат на земле. У приоткрытых дверей
оставались непонятные мне знаки: быть может, семена, проросшие
в доме сами по себе, и в одиночестве я слушала шорох в зеленых
коридорах; моя тень простиралась
в каждой комнате, слегка наклоняясь над забытой мебелью
в невесомых чехлах. От тех, кто был мною любим, получаю
свет; и вот наклоняюсь над столом и принимаюсь
медленно и терпеливо читать. Иногда слышу из угла пронзительный
крик самоубийц и виду кровавую струйку них на виске, словно алую закладку
в книге, — На коленях у меня плед, складки которого
я нежно разглаживаю; пронизанный влажным холодом, он касается пола, столь тщательно
натертого. Кто-то рядом ласково сказал: «Я жду ночи и
коней, что ее соблазнят». Ночь… В ночи я стану искать безмолвных
пределов тех стен, где нашла я приют; тень и свет
смешались на моих волосах, что я стригла всегда; замечаю
медовые соты дома; рядом — окно, что дрожит,
когда в него бьются листья, и я начинаю писать забытые прежде слова.
Не так ли рождается стихотворение? Движенья меня утомляют; я знаю,
что встречу старых друзей незабвенных, а ныне
хожу по водам.

Перевод с португальского: Андрей Родосский