Ян Ващук
Ты этого хочешь?
Скажи, ты этого хочешь? Чтобы началась стрельба, чтобы зазвучали отрывистые «Пошел!» и «Наши!», чтобы сначала ботинки и штаны одного выбранного законом случайных чисел военнослужащего, а затем все остальное человеческое море перетекло через границу, перелистывая страницу очень хрупкого и в любом случае никогда не казавшегося настоящим мира? Чтобы тяжелые машины заскрежетали, или, если оставаться в реалистическом контексте, мягко и почти бесшумно вошли в предутренние оранжево-синие пейзажи, где когда-то было желто и голубо, немного позже серпо и молото, а теперь будет стыдно и дорого? Чтобы лежавшие на пульте пальцы пришли в движение, совершая доведенные до автоматизма движения и следуя выгравированному в подсознании протоколу, соединяя одного ответственного товарища с другим таким же, только выше по званию, исполняя симфонию беспрекословного подчинения и без единой фальшивой ноты передавая напряжение вверх по цепочке?
Чтобы мышиные курсоры замельтешили на голубом фоне надежды на чудо точка gov, безразличном к геополитическим и персональным трагедиям, но предлагающим оптимальный, как показали многочисленные рисечи, контраст для чтения даже в условиях слабого освещения и ограниченной видимости, включая сыплющуюся с потолка штукатурку и свистящие в опасной близости пули, чтобы кто-то прочитал: «Год рождения», после чего судорожно вбил: «1984», чтобы его спросили: «Страна вашего гражданства», и немеющие пальцы начали панически скроллить, тщась найти в выпадающем списке что-нибудь отдаленно похожее на то, что у него написано в паспорте, чтобы у него не получилось, чтобы осыпание штукатурки удесятерилось и свист пуль стал невыносимым, чтобы коннекшен оборвался, и жена прокричала что-то между «Пошел!» и «Бежим!», что в создавшихся условиях все равно означает одно и то же, чтобы кто-то маленький и несознательный пискнул, чтобы кто-то худой и долговязый успел взять что-то из теплых вещей, чтобы кто-то поплотнее, пожестче и в целом значительно лучше приспособленный к полевым условиям поднял руку, развернул ладошку и сделал жест, хорошо знакомый всем, кто часто смотрел боевики на Нетфликсе, чтобы на лестнице застучало, и дверь затрещала, чтобы влетевший ветер раздул шторы и наполнил душную однушку запахами дизеля, железа и отчаяния, красной струйкой сочащегося из голубого в желтое, чтобы чьи-то штаны и ботинки пересекли невидимую границу между счастьем и кошмаром, по дурацкому совпадению проходящую точно по кривоватому порогу прихожей — если, конечно, так можно назвать короткий шлюз, разделяющий вешалку с куртками и незаправленное супружеское ложе — и, опрокинув все еще работающий лаптоп с треснутым экраном, чудом сохранивший заряд и по добродушности хозяина не защищенный паролем — чтобы они остановились и чей-то голос, низкий и нейтральный, словно искусственно измененный для того, чтобы нельзя было опознать его владельца, зычно произнес, обращаясь то ли к ожидающим снаружи напарникам, то к видимой через зияющую в пробитом потолке дыру вечности, точно такой же блекло-голубой и безразличной к происходящему, как два часа назад: «Чисто!».