I am Ojistoh, I am she, the wife... ― Да, я Оджисту. Я жена его...

OJISTOH
by E. Pauline Johnson Полин Джонсон, also known in Mohawk as Tekahionwake Текахионваке

I am Ojistoh, I am she, the wife
Of him whose name breathes bravery and life
And courage to the tribe that calls him chief.
I am Ojistoh, his white star, and he
Is land, and lake, and sky—and soul to me.

Ah! but they hated him, those Huron braves,
Him who had flung their warriors into graves,
Him who had crushed them underneath his heel,
Whose arm was iron, and whose heart was steel
To all—save me, Ojistoh, chosen wife
Of my great Mohawk, white star of his life.

Ah! but they hated him, and councilled long
With subtle witchcraft how to work him wrong;
How to avenge their dead, and strike him where
His pride was highest, and his fame most fair.
Their hearts grew weak as women at his name:
They dared no war-path since my Mohawk came
With ashen bow, and flinten arrow-head

Must be avenged. Avenged? They dared not walk
In day and meet his deadly tomahawk;
They dared not face his fearless scalping knife;
So Niyoh¹—then they thought of me, his wife.

O! evil, evil face of them they sent
With evil Huron speech: “Would I consent
To take of wealth? be queen of all their tribe?
Have wampum ermine?” Back I flung the bribe
Into their teeth, and said, “While I have life
Know this—Ojistoh is the Mohawk’s wife.”

Wah! how we struggled! But their arms were strong.
They flung me on their pony’s back, with thong
Round ankle, wrist, and shoulder. Then upleapt
The one I hated most: his eye he swept
Over my misery, and sneering said,
“Thus, fair Ojistoh, we avenge our dead.”

And we two rode, rode as a sea wind-chased,
I, bound with buckskin to his hated waist,
He, sneering, laughing, jeering, while he lashed
The horse to foam, as on and on we dashed.
Plunging through creek and river, bush and trail,
On, on we galloped like a northern gale.
At last, his distant Huron fires aflame
We saw, and nearer, nearer still we came.

I, bound behind him in the captive’s place,
Scarcely could see the outline of his face.
I smiled, and laid my cheek against his back:
“Loose thou my hands,” I said. “This pace let slack.
Forget we now that thou and I are foes.
I like thee well, and wish to clasp thee close;
I like the courage of thine eye and brow;
I like thee better than my Mohawk now.”

He cut the cords; we ceased our maddened haste.
I wound my arms about his tawny waist;
My hand crept up the buckskin of his belt;
His knife hilt in my burning palm I felt;
One hand caressed his cheek, the other drew
The weapon softly—“I love you, love you,”
I whispered, “love you as my life.”
And—buried in his back his scalping knife.

Ha! how I rode, rode as a sea wind-chased,
Mad with sudden freedom, mad with haste,
Back to my Mohawk and my home, I lashed
That horse to foam, as on and on I dashed.
Plunging thro’ creek and river, bush and trail,
On, on I galloped like a northern gale.
And then my distant Mohawk’s fires aflame
I saw, as nearer, nearer still I came,
My hands all wet, stained with a life’s red dye,
But pure my soul, pure as those stars on high—
“My Mohawk’s pure white star, Ojistoh, still am I.”

¹ [Johnson’s note:] God, in the Mohawk language.

Flint and Feather: The Complete Poems (1912)

ОДЖИСТУ

Да, я Оджисту. Я жена его,
Мохаука, что мужества огонь
Вдохнуть умеет именем одним
В тех, что зовут его вождем своим.
Звезда-Оджисту я, его жена,
Он — жизнь, земля и небо для меня.

Но как он ненавистен лютым был
Гуронам — он, что в битвах их разбил.
Рука его — железо, сердце — сталь,
Но только для врага; со мной печаль
И радость делит, жизнь отдаст он мне —
Оджисту, избранной его жене.

Гуроны ищут силу тайных чар.
Не гаснет, нет, их ненависти жар...
И знают: страшною должна быть месть.
Что поразить им: гордость или честь?
Идти не смеют на него войной,
Внушает ужас им Мохаук мой.

Его стрела — что взгляд орлиных глаз;
Ножу недремлющему даст приказ,
Мгновенье — скальп врага уже в руке!
Мохаук не был побежден никем!
«О Нийо, дай найти план мести нам!»
И вдруг нашли: вождя звезда-жена!

Меня они пытались подкупить:
Хочу ль их повелительницей быть?
Мех? Вэмиум?... Всё, всё у гуронов есть!
С презреньем отвергая дар и лесть,
Бросаю им в лицо я: «Никогда!
Оджисту, помните, жена вождя!»

Одна средь них... Что сделают со мной?
Подходит самый страшный, самый злой...
Как бились мы! Гурон сильней: меня
Как свой трофей он бросил на коня,
Ремнями ноги, руки мне связал
И, вскакивая на коня, сказал,
Глумясь над унижением моим:
«Так мы, красавица, за мертвых мстим».
Несемся, как полярный ураган,
Злорадный клич — за нами по горам,
То лесом скачет, то рекой плывет
Конь взмыленный — вперед, вперед, вперед!

Гуроны. От костров я вижу дым...
О горе, мы всё ближе, ближе к ним.
Я — пленница. Он — похититель мой.
К его спине прижалась я щекой:
«Забудь, что мы враги, коня уйми...
Хочу обнять тебя, ослабь ремни...
За смелость нравишься ты мне... поверь,
Ты мне Мохаука милей теперь!»

Замедлил бег. Разрезал все узлы.
И не глядит уже таким он злым;
Ласкаю я лицо одной рукой,
А нож за поясом ищу другой.

Шепча: «Люблю тебя, ты жизнь моя...» —
Вонзила в спину нож по рукоять.
Скачу назад всех ветров я быстрей,
Пьяна нежданной волею своей.
Чуть не загнала бедного коня —
Скорей, Мохаук в горе без меня!

Вот от родных костров я вижу дым,
И наконец — о счастье! — снова с ним!
«Смотри, вот кровь врага; а я — чиста,
Мохаук, пред тобою, вот как та
Высоко в небе белая звезда.
Оджисту — всё еще жена вождя».

Перевод с английского: Элла Боброва